Андрей Ильин - Игра на вылет [= Секретная операция]
Кроме меня.
Я пропустил многостраничный арифметический ряд через дешифратор, но из полученного текста понял еще меньше, чем просто из набора цифр. СХ-3/3 предписывалось, с соблюдением всех надлежащих мер безопасности, снять резервный почтовый ящик. Об этом, предназначенном для использования в экстраординарных случаях ящике знали только два человека: только я и мой Куратор. Погибший Куратор. Послание было подписано… Куратором.
Я решительно ничего не понимал.
Установленный мной «жучок» обращается ко мне же по известному лишь нескольким людям в стране шифровому коду от имени умершего на моих глазах Куратора! С ума свихнуться!
Или меня, словно утку манком, пытаются выманить из укрытия под стволы ружей заговорщики. Или Контора ищет возможность вразумить своего заблудшего сына.
Или нащупывают контакты сподвижники Куратора. Первое едва ли. Заговорщикам проще ловить меня на проверенного живца — помощника Президента. Да и откуда им знать наш с Куратором почтовый ящик?
Шифры, личные коды — не исключаю. Но ящик? Такое возможно, только если бы кто-то из двоих — я или Куратор — играл на врага. А Куратор, судя по печальному его концу, играл против.
Контора? Может быть. Но почему она раньше никак не проявляла себя?
Сподвижники? Наиболее вероятно. Если Куратор имел в Конторе сообщников, а он их имел, он мог отдать меня своим друзьям. А те, не имея возможности найти меня в многомиллионном городе, решили отлавливать на подходах к местам моего потенциального интереса. Согласно старому охотничьему приему, ищи хищника подле дичи, на которую он охотится. И не ошиблись. Но почему они не вышли на визуальный контакт, почему предпочли общение через «жучок»?
Да потому, что никому другому, кроме Куратора, я бы не поверил. А Куратор мертв! Задействовав для связи его каналы, они тем самым пытаются продемонстрировать свою в отношении меня преемственность. И еще, возможно, потому, что друзья Куратора, зная законы Конторы, не желают открывать свое инкогнито, чтобы после завершения всей этой катавасии не пришлось меня, как человека, узнавшего больше, чем ему положено, подводить под несчастный случай.
Кроме всего прочего, они сэкономили массу сил и времени. Им не надо было рыскать по городу, опознавая меня единственного среди десятков тысяч прохожих, не надо было выламывать мне руки, прося о свидании. Они нашли не меня, а микрофоны, напрямую подключенные к моим ушам, и с их помощью сказали все, что хотели сказать. Остроумно и в высшей степени экономично.
Отсюда следует самый важный на сегодня вопрос — вскрывать ящик или поостеречься? Рискнуть в попытке приобрести высокопоставленных друзей, с тем чтобьи разделить непосильное бремя свалившейся на меня ответственности, или, нарушив конторский приказ (даже подумать страшно!), удариться в бега, превратив тем возможных союзников в еще многих врагов?
День я раздумывал, три отслеживал подходы на предмет обнаружения возможной засады, минуту потрошил «ящик». Вот такой обычный для почтовых операций хронометраж. Я выполнил предписание, но, честное слово, лучше бы я ударился в бега!
В шифроприказе в самой категорической форме мне предписывалось продолжить оперативные мероприятия по раскрытию заговора и физической защите Президента. Вся ответственность за возможные последствия возлагалась персонально на меня. Подпись — Шеф-Куратор, величина для меня, рядового Резидента, поднебесная. И в конце не оставляющий ни малейших надежд гриф А-1!
Вот так! Без верхней поддержки, страховки, четко разработанного плана. Поди и сделай. Если извернешься и победишь — всего лишь честно исполнишь свой долг. Если провалишь операцию — проявишь свою профнепригодность. В помощь только маловразумительная наводка на объекты возможного присутствия заговорщиков, сумма наличных денег, на которую можно неплохо покутить пару месяцев на курортном юге, но невозможно оберечь жизнь даже начальника жэу от посягательств разгневанных отсутствием горячей воды жильцов, не то что Президента, и контактный телефон, по которому допускается звонить только в самой крайней ситуации и только один раз — считай никогда.
В какую-то подозрительную авантюру вовлекают меня. То ли бросают в бой в качестве дешевого пушечного мяса для отвлечения внимания противника от более перспективных плацдармов, где раскручивается наступление, то ли предлагая немного пострелять за передовой линией, проводят разведку боем с целью выяснения местоположения огневых точек врага. Уж больно сырым выглядит по содержанию, да и по форме тоже, отданный мне приказ. В Конторе так, наобум лазаря, обычно не работают. Не нравится мне все это. Ох, не нравится!
Правда, понимаю я происходящее или не понимаю принимаю или отвергаю, сути приказа не меняет. Его я должен исполнить с точностью до запятой. Игнорировать А-1 может позволить себе только безумец. Если бы пришедшее под таким серьезным грифом распоряжение потребовало от меня взять самого себя за глотку, я бы мгновения не сомневаясь, ухватил бы себя пальцами за собственный кадык и жал до тех пор, пока душа не вылетела бы вон. А потом, посмертно, мог бы обжаловать приказ. В общем, кругом и с песней — шагом марш! А свое мнение, если таковое имеется, можешь оставить при себе, для нужд интимной гигиены.
И я повернулся — и с песней, и с места… Потому что не привык обсуждать приказы Конторы. Потому что воспитан по-другому. Потому что не мог с полной уверенностью назвать глупостью известную мне частность, не зная целого. Я только малый винтик в механизме, обозреть который мне неподвластно. Мое дело как можно лучше крутиться на месте, которое мне укажут. А то, что в самом механизме в последнее время что-то не в порядке, что-то разладилось, — это дело не моей компетенции. Я отвечаю только за свой участок, за свою работу и за общий успех. На том стояла, стоит и стоять будет Контора! И ломать этот порядок я не вправе, какие бы сомнения меня ни одолевали.
Глава одиннадцатая
— На сборы полчаса, — предупредил Технолог. — Время пошло.
Полчаса было много. У исполнителей не было личных вещей, кроме разве паспортов, выписанных на подставные фамилии. У них не было ничего, кроме рук, ног и глаз, приспособленных для единственной цели — убить. Но и эти глаза, руки, ноги не принадлежали им. Они принадлежали заговорщикам. Для того чтобы собраться исполнителям довольно было построиться.
Куда передислоцируют исполнителей, не знал даже Технолог, хотя давно ожидал подобного приказа. Теоретическая подготовка не может продолжаться вечно. Рано или поздно бойцы должны пройти обкатку на полигоне, в условиях, максимально приближенных к боевым. Технолог в свое время немало перебывал в подобных лагерях на краю земли и сейчас не предполагал, что их ожидают райские кущи. В лучшем случае какая-нибудь заброшенная воинская часть, дай Бог, чтобы не на безлюдном острове Северного Ледовитого океана или посреди пустыни.
Исполнителей развозили малыми, по два-три человека партиями в закрытых автомашинах. Начальство опасалось случайных дорожно-транспортных происшествий, боялось разом потерять весь боевой материал. Машины подгоняли к трапам грузовых, с замазанными краской иллюминаторами самолетов и, не давая оглядеться, загоняли внутрь стерильно пустых салонов. Самолет летел два часа, садился, и операция повторялась вновь, но уже в обратном порядке: впритирку к люку подходила машина, куда спешно перепрыгивали два-три единственных пассажира многотонного транспортного лайнера, дверца захлопывалась, и машина срывалась с места.
Кроме случайных аварий, заговорщики еще очень беспокоились по поводу измены, отчего к абсолютному минимуму свели контакты исполнителей с окружающим миром.
В полном составе боевики встречались уже за надежно охраняемым забором, внутри тренировочного лагеря, о месторасположении которого они не могли даже предполагать. Надумай кто-нибудь из них сбежать, он бы даже не знал, в какую сторону двигаться. Кроме того, подобная, с неожиданными географическими перемещениями, конспирация позволяла оборвать связь внедренных агентов с Большой землей, если вдруг такие умудрились просочиться в рады исполнителей. Теперь, до мгновения покушения, они бы все равно ничего и никому не могли сообщить.
Покинуть пределы лагеря исполнители могли только в, двух случаях — если их вызывали на задание или если это задание по каким-то причинам отменялось. О том когда последует этот вызов, никто в лагере знать не мог. Тревожную группу могли призвать сегодня, завтра, через год или не задействовать совсем.
Исполнителям оставалось только ждать. Ждать и каждоминутно оттачивать свое боевое мастерство. За последнее отвечал Технолог, а он знал, как добиться успеха.
Глава двенадцатая
